Сундук и зонтик
Сундук и зонтик.
Под вечер на столе у Аспиринова зазвонил прямой телефон:
- Николай Андреевич?
- Я!
- Крышкин Иван Анатольевич. Узнал?
- Конечно, узнал. Слушаю вас.
- Завтра в четырнадцать тридцать рейсом из Франкфурта прибывает тот самый комод. Вы слышали, надеюсь?
- К сожалению, нет, Иван Анатольевич. Что за комод?
- Вас что же, не информировали?
- К сожалению, нет.
- А я вам по этому поводу разве не звонил?
- Не звонили, Иван Анатольевич.
- Странно, странно... Ну хоть завтра телевизор посмотрите.
- Посмотрю, конечно. От меня больше ничего не требуется?
- Как так не требуется?! А я вам для чего звоню? Вы должны организовать встречу.
- Что именно? Транспорт? Охрану? За один день тяжело успеть...
- Это все уже готово. Имейте в виду, это возврат вывезенной во время Второй Мировой войны культурной ценности в Музей-заповедник Кошачий Дворец. Вам это говорит что-нибудь?
- Что именно?
- Так! Значит, Вы присутствуете при встрече. А в девятнадцать десять! Рейсом из Рима прибывает возвращаемая туда же мозаика неизвестного художника шестого... нет, погодите... ну да... шестнадцатого века. Вот так!
- Мне ее тоже надо встретить?
- А как же!
- Все-таки, Иван Анатольевич, в чем конкретно будут состоять мои функции? Охрана, транспорт есть, куда вести известно. Что же я должен делать?
- А как же без вас? Кто будет представлять министерство? Тем более что при встрече комода нас не будет.
- А при встрече мозаики?
- Я Вам объясняю, что в восемнадцать тридцать мы с замминистра прилетаем из Москвы. Вы нас встречаете, и мы вместе едем за мозаикой. Вам все понятно?
- Так точно, Иван Анатольевич!
- Вот так. Да, между прочим, вы можете нам купить два билета на Москву на послезавтра на середину дня? Деньги мы вам сразу отдадим.
- Конечно. Бизнес класс прикажете или простые?
- А... Берите простые. К чему это - бизнес класс и все такое... Они на сколько дороже?
- Не знаю.
- Нет. Давайте простые. Ну - до завтра!
- До свидания, Иван Анатольевич.
Аспиринов вызвал зама по безопасности, разъяснил обстановку, сказал:
- Чего-то у них в Москве совсем мозги отшибло. Что делать будем?
- Да я, честно говоря, особого вопроса тут не вижу. Начальство хочет - давайте съездим.
- И чего мы там делать будем?
- Обозначим присутствие. Ну, вообще, посмотрим. Интересно же.
- Ну, ладно.
Николай Андреевич отпустил зама и вызвал водителя.
- Придется завтра потрудиться. В восемнадцать тридцать встретите в аэропорту Владилена Петровича и Крышкина. Будете катать их, пока не успокоятся. Потом получите отгул. Теперь идите к Светлане, возьмите денег и купите им два билета... ну, скажем... на час. Проспятся и - до свидания.
- А вы не будете их встречать Николай Андреевич?
- Буду. Как же таких дорогих гостей не встретить. Я на своей поеду. Не хочу быть привязанным. Все понятно?
- Не в первый раз, Николай Андреевич. Разрешите идти?
На следующий день в аэропорту Аспиринов услышал тихий разговор зама с главным в группе неприятных людей в штатском.
- Здорово. А ты тут как оказался?
- Я сейчас замом у Аспиринова. Начальство из Москвы звонило, потребовало нашего присутствия.
- Нас ни о чем таком не информировали.
- Ну и что тут особенного! Обычная накладка. Вы решайте. Он сейчас представитель министерства по Северо-Западу. Без его присутствия...
- А зачем нам его присутствие?
- А если чего? Кто подтвердит, что все соблюдалось?
- Нда...
Дальше стало совсем тихо.
Сундук выгружали из самолета под мелким дождиком при свете прожекторов. Аспиринов стоял в строгой шеренге сотрудником разнообразных силовых структур и ответственных представителей Кошачьего Дворца. Телевизионные камеры снимали погрузчик, людей, автоматчиков в бронежилетах, фланкировавших сцену. Когда сундук опустился на платформу грузовика, по людям прошло шевеление, будто все были чрезвычайно напряжены, теперь же позволили себе чуть расслабиться.
Дорога до дворца была короткой. Впереди мчалась машина с мигалками, за ней грузовик, потом машина с охраной, потом два десятка машин с ответственными лицами и тележурналистами. По обеим сторонам дороги через каждые сто метров стояли милиционеры с оружием. Возвышенный идиотизм происходившего возбудил любопытство Аспиринова, и ему захотелось увидеть, наконец, этот сундук.
У музейного крыльца духовой оркестр грянул марш. Ответственные лица солидно стояли под зонтиками. Телекамеры, также под зонтиками, нацелились на происходившее. Сундук сняли, занесли под портал, но стало ясно, что в упаковке он не пролезет в дверь. Рабочие стали снимать упаковку, музейные дамы тревожно приблизились на помощь. Они придерживали свесы обертки, закрывали ладошками обнажившиеся углы, чудо, что сундук не уронили. Он показался в лохмах бумаги и с прилипшими кусками пенопласта, его понесли. Камеры ожили. Директор музея, цепляясь за сундук и за стены, шел рядом, гладил, приседал, один раз даже наклонился и поцеловал деревянную крышку.
«Что это с ним? - подумал Аспиринов - камеры, конечно, пи-ар всякий, благородный старец, возвращение национального сокровища, возвышенный патриотизм. Но что-то больно уж он перебирает. Так постарел, что-ли?» Он присмотрелся к движениям директора музея, и его радость показалась Аспиринову искренней, а чувства неподдельными. Аспиринову стало интересно.
В огромном музейном зале сундук поставили на возвышение, окружили горшками с цветами. Сбоку поставили трибуну. Речи ожидались через полчаса, пока что все ходили вокруг и разговаривали.
Аспиринов тоже обошел вокруг сундука. «Приличная вещь», - думал он. - «Очевидная вторая половина восемнадцатого века. Для французской работы слабовато, тут какая-нибудь Европа вроде Германии». Он увидел на задней стенке фиолетовые печати с советским гербом и инвентарным номером музея и с неудовольствием признал, что сундук действительно из дворца.
К нему подошла немолодая, очень неглупая и очень злая музейная дама.
- Ну что, Николай Андреевич, как Вам наш новый комод?
- Очень симпатичный. А старый где? Я услышал, что этот - парный к другому, который не был вывезен.
- Дело в том, что вывезенный комод сохранился в значительно лучшем состоянии. Наш требует значительной реставрации. Раньше смысла не было реставрировать из-за отсутствия пары, а теперь, конечно...Какова Ваша оценка? Сколько, по-вашему, должен стоить этот предмет?
«Ага, - подумал Аспиринов, - Нашла дурака».
Вслух ответил:
- Ну, оценки... Вы же сами понимаете... А где его купили? На аукционе.
- Представьте себе, нет. У частного лица.
- И сколько же частное лицо спросило за нашу национальную реликвию?
- Двести тысяч евро. Как Вам кажется, это дорого?
Аспиринову казалось, что это не то, чтобы дорого, а просто сумасшедший дом. Цена сундука, по его мнению, была тысяч десять, ну двенадцать, ну пятнадцать, ну пусть двадцать, в конце концов, если очень хочется. Он ответил:
- Видите ли, трудно делать оценку уникальным предметам. Конечно, если бы не принадлежность его к вашему собранию... Но в этом случае кажется...
Он хотел выдавить из себя, что цена кажется соответствующей предмету, но не смог, ограничился многоточием и продолжил.
- И что же, музей так и выложил двести тысяч частному лицу?
- Что вы! Откуда у нас столько денег. Платило министерство. Деньги собирали, откуда могли. Уже казалось, все сорвется. Если бы не помощь и не посредничество господина Питера фон Орлофф, скорее всего, ничего бы не получилось. Вы его знаете?
- Имею удовольствие, - ответил Аспиринов и первый раз взглянул в черные, злые и мрачно-веселые глаза собеседницы.
Конечно, он знал фон Орлоффа. Клейма негде ставить. Ну да... ну да... Вон, и рожа его сиятельства у трибуны мелькает. Двести тысяч, директор от возвышенных чувств немытый сундук целовал, замминистра прилетел... Аспиринов подумал, что ему все стало ясно.
- Кто же не знает Петра Евгеньевича! - заметил тихо прошедший комитетский чиновник. - По каким только спискам он у нас не проходит! А все-таки, как Вам кажется, Николай Андреевич, цена не была завышена? Сколько мы переплатили?
- Я свое мнение, в общем, высказал. А вы как считаете?
- Мы на вас ориентируемся. Я не специалист.
- Ну, ну, не прибедняйтесь, пожалуйста. У вас будто специалистов нет. Вы разве проект договора не визировали?
На трибуну вышел директор музея и стал говорить речь, всем пришлось замолчать. После директора вышел вице губернатор, за вице губернатором генерал. Все говорили в общем одно и то же, как раньше жили без этого сундука - непонятно. Однообразие восторгов нарушил неимоверно толстый священник.
- Я был недавно в Париже и видел, сколько нашего, российского, православного находится за границей. Пусть всяческие успехи споспешествуют вашей благородной деятельности, направленной на восстановление духовного богатства нашей страны. И в заключение пожелаю, чтобы разорились все магазины, торгующие за границей нашими иконами. Пусть все иконы вернутся сюда, и пусть эти лавочки закроются без товара!
Священник спустился с трибуны под озадаченные аплодисменты.
«Ну и сука», - подумал Николай Андреевич. - «Не хотят с ним делиться, что ли? То есть, даже в этой компании, среди этой публики он единственный догадался пожелать людям зла. Это у них установка такая, интересно знать, или просто злобный дурак попался?»
Речи кончились.
Аспиринову очень хотелось подойти к священнику и сказать ему что-нибудь вежливое и неприятное. Потом он подумал, что злобные дураки обидчивы, злопамятны и любят писать доносы. А тут и писать не надо - адресаты вокруг него стоят и вежливо улыбаются. Еще он вспомнил привинченный к полу продавленный стул, грязный кабинет, пятичасовой допрос и решил остыть.
Люди расходились. До встречи замминистра оставалось полтора часа, очень хотелось есть, было одиноко и скучно. Неожиданно подошел директор музея и пригласил отдохнуть у него в кабинете.
Целый час Аспиринов старался жрать как можно меньше и разговаривать о чем-нибудь приличном и вежливом. Все равно он съел десять бутербродов, а директор - всего два, что, конечно, было замечено и запомнено. Разговора тоже не получилось, директору всё было скучно. Он явно волновался, и Аспиринов хорошо его понимал: сундук за двести тысяч, мозаика из Рима, деньги, наверное, замминистра должен сам привести или у фон Орлоффа взять - а вдруг не поделится?! Тут всякий волноваться начнет.
На улице шел очень сильный проливной дождь. Пиджак, галстук, брюки не вынесли бы стометровой дороги до машины, и Аспиринов остановился в нерешительности.
- Я дам вам зонтик, - сказал директор и действительно дал Аспиринову огромный зонт с толстой деревянной ручкой и эмблемами Кошачьего Дворца на ткани.
В аэропорту дождь кончился. Было ветрено, сыро, очень мокро и неуютно. Охранник не хотел пускать машину Аспиринова наверх к залу прибытия, Аспиринов не хотел идти пешком и вообще показывать московским начальникам, что его куда-то не пускают. Наконец, состоялось. Аспиринов припарковался рядом с собственной служебной машиной, взял у водителя билеты, спросил:
- Ну, чего?
- Уже выходят, Николай Андреевич.
Замминистра и начальник департамента вылетели из дверей, будто несомые ураганным ветром. Еле поздоровались и сразу полезли в машину. До прилета мозаики неизвестного художника шестнадцатого века оставалось пол часа, и они не хотели упустить сладкое время тусовки в VIP зале международного аэропорта. Аспиринов спросил:
- Я вам еще нужен?
Замминистра от возбуждения не мог говорить, начальник департамента пробормотал:
- Нет, нет... Зачем?.. Мы сейчас туда едем...
Аспиринов остался один, сел в машину и вспомнил про билеты. Сначала захотелось уехать - пусть помучаются. Потом он понял, что мучаться придется ему - эти ребята хоть среди ночи позвонят, потребуют свое. Вздохнул и поехал догонять.
Крышкин взял билеты, сказал:
- Спасибо! Вот хорошо, что вы вспомнили.
- До свидания...
- Да, да! Всего хорошего.
По дороге Аспиринов позвонил жене и радостно сказал, что его отпустили. Он был и вправду рад, что не придется снова торчать в аэропорту, ходить с умным лицом вокруг мозаики и делать вид, что принимает оперуполномоченных за искусствоведов. Ему не нужен был их поганый банкет - дома вкуснее.
При этом он прекрасно понимал, что его только что унизили, что начальство, мчавшееся за деньгами к фон Орлоффу, плевать на него хотело, и что через час - полтора его отсутствие в Кошачьем Дворце и на банкете сделает это унижение публичным и несмываемым.
На следующее утро Аспиринову позвонила секретарша директора Кошачьего Дворца.
- Николай Андреевич, у вас находится наш зонт.
- И что же?
- Он нужен для встречи иностранной делегации.
- Когда?
- Как можно скорее.
- Простите, я еду на работу. Ваш зонт у меня в машине. Означает ли ваша просьба, что я должен прямо сейчас ехать через весь город и везти вам зонт? Нет ли у вас другого зонта? Не может ли иностранная делегация потерпеть немножко без зонтика?
- Меня просили вам передать, что зонт нужен именно сейчас.
Аспиринов приехал на работу и послал в Кошачий Дворец водителя. Он долго жалел потом и до сих пор жалеет, что не послал в конверте тысячу рублей за чай и бутерброды. Подумал об этом, но пороху не хватило.
Потом Аспиринов вызвал замов, сказал, что увольняется по собственному желанию, и отправил факсом заявление в Москву.
Люди все знают. За две недели, прошедшие до увольнения Аспиринова, ему рассказали о продолжении вечера и о том, как многие спрашивали, где же Николай Андреевич, как же без него? Рассказывали, как весело гулял на банкете и как прекрасно танцевал его зам по безопасности. Секретным шепотом смеялись и сочувствовали истории с зонтиком. Аспиринов плыл по течению, улыбался, отвечал, сочувствовал сочувствию. Через две недели все это кончилось. Из него вынули вертикаль власти, он перестал быть чиновником.
Пол года спустя Аспиринов пошел в Русский музей на выставку. Было тихо и пусто. Открытие состоялось четыре дня назад, все, кому надо было показаться и отметиться, уже показались и отметились. На стенах висели привычные полотна с квадратиками, кружочками и полосочками. Если где-то удавалось различить кусок разноцветного носа или большое не по размеру ухо, картина казалась слишком реалистической для этого собрания. Аспиринов чувствовал, что в залах нет напряжения, все неподвижно, и что картины эти - просто раскрашенные прямоугольные куски холста. Он вежливо скучал в одиночестве, которое не нарушалось служительницами, смотревшими привычными ко всему глазами в огромную пустоту залов.
На лестничной площадке у выхода с выставки он увидел старинного антикварного спекулянта Теплова с несколькими аукционными каталогами под мышкой. Теплов был болезненно худ, небрит, небрежно одет и всегда грустно улыбался.
Он подошел к Аспиринову, грустно улыбнулся, протянул каталог и сказал:
- Хотите посмотреть?
- А чего там такое?
- Да, я подумал, вам интересно будет. Комод из Кошкина дворца помните?
- Помню...
- Посмотрите семьдесят третий лот.
Комод был тот самый. Аукцион состоялся восемь месяцев назад, продажная цена была четыре тысячи восемьсот евро.
- Вы всегда носите с собой этот каталог?
- Нет... Сегодня захватил, подумал - Вас встречу.
Теплов посмотрел в глаза Аспиринову, грустно улыбнулся и продолжил:
- У вас же, наверное, интерес к этим делам остался. Ну и другим может быть... Вы ведь общаетесь...
Аспиринов уже давно не общался. Он удивился, конечно, настойчивости и настырности Теплова, но подумал, что в этой скучной и не совсем чистой истории поставлена последняя точка.
Петенька фон Орлофф отыскал сундук из дворца на провинциальном немецком аукционе. Купил за четыре восемьсот плюс комиссионные. Дальше все просто и не очень интересно. Кто делил, кто получил, как поделили: какая, в сущности, разница? Ну, украли, конечно. А кто не крадет? Наплевать...
Аспиринов собрался забыть об этой истории, думал, что забыл, но она все возвращалась и возвращалась в память. Что-то здесь было не так.
Представим себе идеальную, так сказать, ситуацию, размышлял Аспиринов. Орлов купил сундук за четыре восемьсот плюс комиссионные, то есть тысяч за пять с половиной. Нашел доверенное лицо, которое предложило сундук Кошачьему Дворцу. Наши ребята собрались, провели парочку комиссий и решили, что двухсот тысяч бюджетных денег на это дело не жалко. Заплатили. Привезли сундук. Орлов поделил деньги. Все чисто, все грамотно. Комар носа не подточит. Сундук настоящий. Оценка фуфловая, но оспорить ее невозможно. Ни один специалист никогда не полезет бодаться с министерством и с Кошачьим Дворцом. Зачем? А как самому что-нибудь купить захочется?
Все чисто, все грамотно. Одно непонятно: что же все так волновались? Высокие чины министерства никогда не блистали деликатностью, но то, что произошло в тот раз, то самозабвенное хамство было чрезвычайным даже для них. Кошачий директор мог нервничать, ожидая денежки, но зачем же сундук целовать. И, наконец, Теплов! Ну, показал он каталог, ну и что? Он умный мужик и понимал, конечно, что про откат Аспиринов догадался и без него. Чего же он хотел? Сумму уточнить?
Аспиринов забывал, вспоминал, злился. Потом вспоминал про зонтик и начинал злиться еще сильнее.
Через месяц он сел за компьютер, нашел сайт аукциона и написал письмо:
Господа! Моей фирме поручена реставрация комода, купленного на вашем аукционе от такого-то числа лот номер семьдесят три. К сожалению, за время прошедшее от приобретения предмета на вашем аукционе до его доставки в наши мастерские он стал жертвой неумелых попыток реставрации.
Не могу ли я в связи с этим обратиться к вам с просьбой переслать мне по электронной почте фотофиксации вышеуказанного предмета, если таковые имеются в вашем архиве.
Надеюсь на плодотворное сотрудничество в будущем.
Аспиринов подписался как глава реставрационной фирмы в Манчестере, что было, конечно, чистым враньем. Впрочем, он верно рассчитал, что немцам будет проще прислать никому не интересные снимки, чем заниматься никому не нужными выяснениями.
Фотографии пришли на следующий день. Они были сделаны аккуратно, педантично и давали исчерпывающую информацию о предмете. Фотографии задней стенки сундука были очень четкими, и отсутствие печатей Кошачьего Дворца было очевидным и не вызывало сомнений.
Так вот почему не выставили в зал второй сундук! Так вот, что значили поцелуи! Так вот, что смутило покой высокопоставленных лиц! Так вот, что хотела бы, но побоялась сказать Аспиринову злая музейная дама! Печати поставить легко, но скрыть их изначальное отсутствие от злых и умных недоброжелателей почти невозможно. При этом печать легко сунуть в карман и вывезти в Германию, а потом привезти обратно.
Аспиринов почувствовал себя фокусником, ловкостью рук и силой мысли добившимся невозможного. Он действительно расковырял эту штуку до самой середки.
Потом он вспомнил еще один фокус. Комната представилась ему закрытым ящиком, хоть тем самым сундуком. Потолок пронзил и бесшумно ушел в пол острейший клинок, на котором было написано: «вертикаль власти». Потом комнату пробил второй клинок. Третий клинок задел пиджак Аспиринова и воткнулся в пол рядом с его ботинком.
Аспиринов не стал дожидаться четвертого клинка. Он стер фотографии и переписку из памяти компьютера и выкинул эти сундуки с зонтиками из головы раз и навсегда.
Автор текста Лещинский Андрей Николаевич, главный специалист антикварного магазина "Терция".
